Берлин.

...уж лет десять, как пала стена. Уж лет десять стоят среди города, в центре его, монолитные блоки пустот. Пустоту грызут краны. Скоро грянут ядром многотонным в неё и в ковшах, в кузовах, по кускам – завывозят...

На Унтер ден Линден – в витрине – бежево-карий Роллс-Ройс серебрится, с приземистой грацией приопустившись на шинах широких своих, как бульдог на садовой дорожке. В сторону Алекса смотрится он. И на Потсдамер Платц закопошились, на Алекс косясь, великаны: из игрушечных блоков здесь зубчатых роботов строят они: но успеть ли ? Шёл ноябрь девяносто девятого года...

Выходил по ночам на просторы берлинские хиппи. Озирал осторожно ночные прямые: повидал же он их – в Петербурге. Здесь, в Берлине, полицейские не дозирали его: десять лет; но менялось и это. По подъездам Пренцлау Берг, не таясь, забивал свой косяк он – в годах 90х; но в конце 90х косяк по подъездам забивать не решался уж он. Забивал теперь – в барах ( в Бранденбурге, Тюрингии, Бадене – во внешней Германии – непредставимо).

Выходя, шел тот хиппи на Шпрее. И туманилась Шпрее меж тёмных громад; и громады чернели – уступами. Проходил иногда поезд прямо сквозь них. Пролезал под колоннами поезд, – хиппи видел, – и казалось, что жизнь – лишь движение в мрачных просторах колонн; архитрава не дозирает наш взгляд: темнота там.

Дальше по Шпрее шёл хиппи. Здесь у кромки воды на лужайке ещё летом сидели и мы. Глядь: ковшами обрезана кромка; встал на месте лужайки железноватый забор.

На другой стороне – громоздилась громада. Неразборчиво кони вздымались с карниза; и темны были стёкла. Задумался хиппи: показалось ему: бумажкою жёлтой – изнутри – пооклеили стёкла; – записочки тех, кто лишь ночью их к стёклам приклеивать может, моля прочитать (по утрам исчезают бумажки).

Далеко – не прочесть.

О читатель ! Ты гулял ли по Шпрее в ночах ноября девяносто девятого года ? Зрел ли лазерный луч в облаках, что зелёной струною стянуть возотщился Берлин ? Не собрать им Берлина... Две тысячи лет заклубились в пустотах его: и завыло в пустотах. Видел ли ты абажур свой домашний – снаружи – сквозь клочковатые массы пустот в ночах ноября девяносто девятого года ? Тех ночей уж не будет – никогда.

– Александерплатц –

там, оттуда – в ясные дни – раскатится с неба сереющий шар шпилем единорожъим на дома замахнувшейся башни;

и там, оттуда – сегодня – заосклизался наскоками дождь.

И вставали и мокли в дожде многостройки: параллелепипеды, квадраты, кубы; ни единой рекламы на них. Так вставали и мокли они в зимних деньках – в 70е, 80е; так мокнут они – и сейчас. Геометрию их я знаю. То было, бродил я среди плоскостей их: в Москве, Петербурге, Омске; и, серея, гляделись в пустоты, – в детстве видел я их, – одноякие окна, и в высотных пустотах средь них замирали глаза, – исчезало в них "я”, – и уже было сладко глядеть из пустот тех – обратно, на то, где случается жить, где и мама и папа мои, подойдя к сорока, наменяли квартирку себе (развелись они позже), где в окно виден лес (позастроили позже его)...

О Берлин ! Здесь встают, открываясь за башней, картонные плоскости ! Здесь пустоты царят (ни одной нет рекламы на них), и от Унтер ден Линден, из-за каменной оперной будки щерится карий Роллс-Ройса бульдог – на пустоты. И грызают их краны.

Древняя битва свершается здесь, о читатель ! исход неизвестен её. Вижу: рыцарь закатный, на дыбы поднимая коня, указует рукою стальной – на пустоты: в утеплённых бюро засадить управленцами их; уксусноротыми фрау средь блещущих кухонь; парой юных юристов, что ругаются наскоро в Ауди (подарок к помолвке), тщась у диско пристроить его...

Да не будет !

Берлин – Кёльн, декабрь 1999 г.

Кирилл Щербицкий. Отрывки из этого текста прозвучали в феврале 2000 г. на Радио Свобода в передаче "Берлин - Москва, Москва - Берлин".