Радио Эх предупреждает, что большинство описанных в этом рассказе событий вымышлены, а мнение его автора далеко не всегда совпадает с мнением редакции.

Миша смотрел на Олега через стол и чуть не похлопывал себя по животу от удовольствия.

Вероника присела на край стола и сочувственно посмотрела на Мишу.

Интереса к дискуссии Миша не проявлял и молча разглядывал огромный плакат “Слушай радио – станешь голубым”, висевший у входа в одну из студий.

Барабаны в динамиках сбавили тон. “Это был голос Африки на частоте 102,3 мегагерц, у микрофона Антонио Абебе, и я напоминаю, if you drive, don’t drink, if you drink, don’t drive..."

В эфире : глубокий и полный пафоса голос говорит: “Я думаю, что родину можно потерять не только так, как, например, в Югославии, когда начинается война, и твой дом разрушен. Родину ещё можно потерять, если приезжают и заполняют страну люди, чуждые нашей национальности и культуре...” Лючия останавливает запись и продолжает: “Вы слушали отрывок из выступления христианского демократа Л., который, кстати, является одним из лидеров «немецкого народного союза». Мы глубоко сочувствуем господину Л. в его озабоченности по поводу того,что происходит у него дома. Но не только дома подстерегают человека неприятности. Так, недавно господин Л. с группой своих единомышленников решил посетить государство Израиль. По требованию израильской стороны, самолёт был посажен в Турции, и господину Л. с коллегами пришлось выйти. Израильские власти заявили, что не принятый ими самолёт был полон немецких правых радикалов."

Ты один нам опора, о великий Луи Бенюэль. На организованном ХДС собрании против либерализа-ции немецкого закона об иностранцах «Скромное обаяние буржуазии» и «Призрак свободы», вовремя вспомненные, спасают нас от преступлений против толерантности. Вероника берёт интервью у разгорячённого дебатами ХДС-овского старика. “Если иностранцы пойдут на выставку о вермахте, – говорит он, – им расскажут, что мы народ преступников... Дайте здесь гражданство шести миллионам иностранцев, и наша вина разделится, на лишних шесть миллионов... Было бы неплохо, а ? Я одного только не понимаю, если мы – народ преступников и висельников, что же они все сюда понаехали ? Что они сюда понаехали ?” О Луи Бенюэль, помоги нам, объясни, в каких тайниках хранится и как выпускается Твой страус, он так нужен нам, Ты же видишь...

Берлинский аэропорт, как место трагедии, не уникален. Так, в Московском аэропорту Шереметьево-2 гражданка Великобритании была свидетелем, как два полицейских волокли по полу через зал ожидания беженца африканского происхождения, причём ещё один полицейский шёл сзади, время от времени ударяя жертву ногой по голове. В здании транзитной зоны Шереметьева на окна были поставлены защитные сетки, после того, как другой беженец из Африки, просивший в России политического убежища, выбросился из окна, узнав, что его собираются депортировать в страну, откуда он прибыл.”

Рычажок вниз, красная лампа гаснет. В динамиках – ВВ. “Передам по радiо: прощай, рiдна батькiвщина...” Пауза, пауза. Выпускающие редакторы тушат сигареты синхронно. Что у нас дальше ?..

В эфире : “Христианский социальный союз высказался против предоставления гражданства родившимся в Германии лицам не-немецкой национальности второго и третьего поколения, мотивировав это тем, что миллионы возникших таким образом «новых немцев » не будут голосовать за христанских демократов...”

Я учредил бы Почётную Премию Радио Эх и присудил бы её:

...Жоржи Амаду за роман «Лавка чудес».;

...Исраэлю Шамиру за путевые очерки с почётным дипломом за рассказ «По следам Редьярда»;

...Атому Эгояну за фильмы «Next of the kin» и «Календарь»;

...Тео Ангелополосу за фильм «Взгляд Одиссея»;

...Вячеславу Курицыну, первым в России публично высказавшему мысль о том, что “чёрное и белое вместе (на одной площадке, на одной сцене, в одной постели) – это прежде всего красиво... Новые цвета, новые жесты, новая психомоторика...”

... турецкой писательнице Демиркан за борьбу с динозаврами на немецкой земле;

...Лауре и Берусу, социологу из Бразилии и иранскому диссиденту, создавшим первый в Европе крупный межкультурный проект на независимой радиостанции Dreyeckland;

...и финансировал бы подготовку трехтомного исследования «История мультикультурных обществ».

– Ни за что ! – говорит Вика по поводу последнего пункта.

Тони – профессиональный англоязычный журналист из Нигерии – делает «Голос Африки». Мы с ним дружим. Человек он импульсивный, год учился в Москве. Его телефонные счета доходят до астрономических цифр, он обзванивает пол-Африки, потому что оттуда звонить дорого. Во Фрайбурге он уже стал популярным DJ‘ем. Ира говорит, что Тони правильно её соблазнял, так, как она сама бы это делала, будь она мужчиной и африканцем. То есть вёл себя крайне сдержанно, отвёз на дискотеку, где его все уважают, а потом домой.

А вот ещё одна история про Тони. Совет по делам иностранцев выделяет нам раз в год какие-то деньги на покупку CD, газет и т. д. Иностранные редакции должны подать заявки. Веронику встречает в коридоре ответственная за это фрау К. “Вот послушайте, – говорит фрау К., просматривая свои папки, – нужно, чтобы все они пришли ко мне на этой неделе. Вчера у меня уже был господин Антонио Абебе, я не помню, какая редакция, корейская, кажется...”

Я, кстати, пускал африканскую музыку в наших русских передачах. Сэт, / сато-о-и сэт, / сэт / сато-о-и сэт. Наши дети роются в грудах мусора, наши города заросли этой дрянью... Чистить, чистить, чистить...

Структура и антропология.

Больше всего итальянцы любят слово «структура». Это мы выяснили в Падуе, куда ездили по приглашению местного совета по делам иностранцев при городском совете, (то есть при «полке с мопсами в лавке глиняной»). Мероприятие больше представительское. Серьезных политических прав совет иностранцев не имеет ни там, ни сям, – мопсы не дают, – но может создавать «структуры». В Италии «структуры» помогают чернорабочим из Северной Африки в поисках жилья (аборигены иностранцам здесь квартир обычно не сдают), организуют какие-никакие общежития и занимаются потом разрешением сексуальных проблем в этих, в основном мужских, общагах. Мы честно участвуем во всех рабочих группах и обсуждаем пути структуризации. Должен сказать, что, позаботившись, даже преувеличенно, о крыше над головой и еде, наши хозяева совершенно не заботились о переводе, и, если бы не приехавшие с нами из Германии итальянцы, ничего бы вообще не вышло. Но работаем, в перерывах знакомимся с местными марроканцами и.т.д.

После дня сплошных речей членов Падуанского горсовета нас, наконец, прорвало. В палестинском расторане к нам подсел Марко, кинорежиссёр из Тираны, снимавший все эти церемонии. Он знал только итальянский и совсем немного русский, и мы заполняли паузы красным вином. Разговор у них с Мишей шёл на существительных: Россия – да, да, Россия, хорошо, – Горбачёв, Ельцин, Ельцин, – да, дурак, дурак, – а Сахаров, говорит Марко, хорошо, Сахаров, – да, и Россия,– уводит разговор дальше в историю Миша, – вот Сталин, – Сталин, омрачается Марко, – а еврей, продолжает Миша, еврей, сослали еврея, – что ? что ? – в лагерь... – что ? не понимаю... – умер, умер еврей...

С историями Марко оказалось ещё труднее, и вот теперь, в автобусе, Миша по-русски навёрстывает два часа речевой недостаточности. Автобус прыгает по Падуе, Миша иногда хватается то за нас, то за Ольгу, но помогает это мало. Его явно разбирает. “Да, был у меня... друг,.. – начинает он, немотивированно давясь от хохота. Мы постепенно подключаемся, у нас тоже был трудный день. “...его... его фамилия...” Спереди начинают оглядываться, хорошо ещё, что нас экранирует собой нигерийский союз, они тоже не самые тихие. “...фа-милия... была... Статейкин...” Нет, он – волшебник. У меня почему-то сводит затылок, я вишу на подлокотнике. Ольга тоже начинает сползать под кресло. “Да... – Мишины глаза сияют, кажется, его уже охватывают конвульсии, – Ста-тей-кин. И у него ещё был сифилис..." Автобус делает вираж. – Что же это такое ? – Ночная Падуя, Господи. “Сифилис. И он... говорил,..– стонет Миша, – Сяду... на скамейку... напишу... статейку !..”

Я врезаюсь лбом в спинку переднего кресла. Ура ! Автобус прыгает по Падуе и слушает только нас.

"Источником счастья являются вещи или никем не созданные, или созданные непроизвольно, или полученные незаслуженно."

(Музыка. Из студии выходят модераторы.)

В трамвае беседуют две пожилые женщины. "– А Вы знаете такого писателя, Беляева ? – Да, да, читала когда-то... – А вот я слышала здесь на русском радио, так интересно, как он оказывается в Германии..." Это был отзыв на нашу с Сашей передачу “Андрей Белый в Базеле”.

Радио Dreyeckland – независимое и некоммерческое. До середины 80-х они вещали без разрешения, по пятнадцать минут, столько времени требовалось, чтобы засечь передатчик. Потом оставалось ещё десять минут, чтобы погрузить аппаратуру в багажник, а потом на пустое место приезжала полиция. Наш знакомый Вальтер Моосман, известный тогда бард, специально написал песню, чтобы лучше запоминались частоты: “По пятницам и по субботам на сто два УКВ...”

В эфире: “... бывают сны, когда можно проснуться из одного сна в другой. А бывает, как будто поднимается какой-то таинственный занавес, и как грянет Чайковский – хоть уши затыкай...”

Спрашиваю, какую музыку можно поставить после слов “никогда не припомнишь мотив” ? Варианты ответов: “1-ый концерт Чайковского”; “в лесу родилась ёлочка”; то же с продолжением “а кто её родил и.т.д.”; “на поле танки грохотали”; и наконец “дайте в руки мне гармонь / золотые плошки / '– '– – – '/ за мешок картошки”.

Ставлю “Столетний дождь”.

“Мои коллеги – музыканты из самых разных стран, в том числе таких отдалённых...” – по-немецки говорит радио. За стеклом студии намечается какое-то движение.

В динамиках начинается полонез.

В эфире : " Когда юноша впервые познаёт женщину, узнаёт ли он что-нибудь новое ? – Конечно, а как же ? – Но об этом ему тысячу раз говорили товарищи, научные книжки, эротические картинки... – Ну да, но ведь это совсем не то ! – Вот сволочи, думает он, что за хреновину такую мне рассказывали ? Всё совсем не так... Нечто подобное происходит и с эмигрантами на Западе...” Это из Мишиного “Эссе об эмиграции".

Уроки русского языка в нашей немецкой получасовке. Вика и Юлия объясняют слова: шлагбаум (нем. schlagen – бить, Baum – дерево), бюстгальтер, бутерброд, платц и подобные. Но, если вы не знаете русских слов вообще, – говорят они в заключение, – не огорчайтесь. Есть и немецкие выражения, с которыми вы в России не пропадёте: хенде хох и Гитлер капут.

В эфире (Юлия по-русски представляет Катарину из Баварии): С глухой баварской деревни к нам маленький медведь пошёл. Медведь-Катя не ревёт, но поёт разными голосами и любит прежде всего всё страшное. Страшные сказки, страшную группу “НОЛЬ”, страшный русский язык. В Питере по ночам она бродит по тёмным подвалам с музыкантами андеграунда ! Даже до Новороссийска дошла её слава, где она дралась с подросками. Иногда она делает что-то, о чём здесь нельзя говорить. И не будем. Просто скажем, что она смелый человек. Но она не однозначна, наша Катя, она “hоеchst kompliziert".

Кристоф прислал мне e-mail из Питера, который я проглядел и даже распечатал от удивления. Звоню в редакцию: “Кристоф какой-то странный, извиняется и сообщает, что не может быть на похоронах царя...” Оказывается, с ним договаривались, что он возмёт мобильный телефон и пойдёт к месту событий. Увы. Пришлось самим давать “топ-топ-топ, мы несём гроб”, комментарий и т.д.

Обсуждение плана передач. " – Нет, давайте этот материал пускать не будем, а то недавно здесь в Бад-Кроцингене человек повесился..."

К нам зашла живущая недалеко от Фрайбурга русская журналистка из Питера. Говорила она с Викой. – Возможно ли на радио получать какие-то деньги ? – Нет, мы все работаем бесплатно. – Но в будущем может быть что-то будет возможно ? – Нет, у Dreyeckland‘а как раз кончается дотация от Евро-парламента. – Но возможно хотя бы справку для Министерства труда получить, что я здесь чем-то занималась ? – Да, но вряд ли это будет хорошая справка, у радио слишком левая репутация. – А можно ли признать эту работу, как журналистскую практику в Германии ? – Вряд ли это кто-то признает, особенно если это работа в русской редакции... Она окидывает взглядом наши стены, не зная, что бы ещё спросить. – Ну, а слушатели у вас есть ?

Представь себе, наши передачи сканировали на предмет слова “раса”, когда – на понятном немецком – было сказано, что рок-движение в США в момент его появления было направлено против расовых, социальных и т.д. различий. Немцы потом сказали, что в интонации не хватало кавычек. Так или иначе, “что-то о расе” было услышано и вызвало, о Господи, дальнейшие вопросы. Настучавшего человека просили найти передачу и точное место. И он не помнил, на какую тему это было, о кино, о Росии, и сканировал кассеты. Наша возмущённая реакция только испортила дело, протому что это был не наезд, а принятый способ критики. Борис с тех пор безнадёжно поправел.

Вероника рассказывает, что когда мы рисуем на русской дискотеке серп и молот, он означает нечто иное, чем красные звёзды, которые там уже нарисованы. Например для западной украинки Ольги, которая говорила, что и подумать не могла, что ей доведётся рисовать серп и молот на стене... А лучшая звуковая дорожка была у Бориса, включая гэдээровскую группу Пудис, помните...

Пользуемся случаем сообщить, что за работу на Радио Эх Саша награждается Звездой Asyl'а** Третьей Степени с лучами.

Слушатели у нас появляются вопреки нашим усилиям. Мы не крутим поп-музыки и даже советские ностальгические песни сильно селектируем. Не рассказываем, как плохо жить в России и как хорошо в Германии... Нет, поправляет меня Вероника, мы не говорим, как ужасно жить в Германии, но ещё хуже – в России... Не говорим, как лучше устроиться на работу или сэкономить деньги на страховке. Не даём полезных советов, не рассказываем, как они удивительно хорошо поступили, уехав. Не прославляем политику “западных держав". Поэтому появление у нас слушателей – невероятное чудо.

8 Марта. Вероника и Ольга делают женскую передачу. У них звучит по заявке “настоящий полковник” Пугачёвой, и стремительно надоедает прямо на ходу. Наконец, Ольга обрывает музыку и говорит:

Вероника говорит, что мы занимаемся в Германии интеграцией – мы интегрируем немцев в русскую культуру.

В эфире ( Олег рассказывает о нас на радио “Свобода”): “...то, чего мы хотим достичь – это определённая депрофессионализация медиа. Потому что в обычных медиа, по крайней мере в немецких, в немецких радиопрограммах, очень силён этот диктат, профессионализма, определённого стиля, тайминга радиопрограмм, нужно уже включиться на определённую ментальную волну, чтобы это радио слушать и воспринимать. Мы создаём в эфире некоторый более мягкий контекст. С которым, может быть, легче идентифицироваться. А это очень важно для наших слушателей, потому что с чем им, собственно, идентифицироваться в Германии – было и остаётся вопросом.”

Полиция сказала, что выносить их бессмысленно: это займёт часа три, а собрание всё равно будет сорвано. Дело в том, что мы расселись за столики вперемешку с официальной публикой. Гвалт в зале страшный, свистки, крики. "Wer gegen Auslaender hitzt..."*** Кое-где, уже не замечая наших микрофонов, брыжжут слюной горячащиеся старцы. "Во-от идёт паалиция, щас их всех за ноги потащщат..." Нет, не в Германии верить в безобидность этих одуванчиков. Полиция не пускает больше никого с улицы, но народа достаточно. Винни, хозяин знаменитого в городе "пляжного кафе" в местном сквоте, забирается на сцену, куда только что отказался взобраться христианско-демократический министр, и пытается что-то сказать. Пара полицейских приглашает его вниз. "Мы хотим жить !" – скандирует зал. Винни в такт открывает рот, но микрофон выключен, слов не слышно.

Тётка лет пятидесяти всплёскивает руками, оглядывая разбросанных по залу, как здесь говорят, "автономов". "Вы знаете, мне стыдно..." – впрочем, довольно спокойно говорит она нам в микрофон.– "Ведь это могли бы быть мои дети. Ужасно. И послушайте, что они кричат ! Ну разве это способ вести дискуссию ? Все хотят жить. Что они вообще имеют в виду ? Я вот тоже хочу жить..."

В Мюнхене Ольга и Ира встретились с Машей, приехавшей туда вместе с Ули из Петербурга. Ули уже три года пытается развернуть там лесной бизнес и совершенно измучился. Была середина лета, и город достаточно раскалился. Я пытаюсь представить себе летнюю баварскую ночь, когда окна открыты, и слева мигает подсветка Олимпия-Парка, а с другой стороны слышна ещё не совсем опустевшая трасса Фракфуртер Ринг. Где-то в середине ночи Маша растолкала Ольгу.

Ольга ничего не помнит, вообще в это время будить её бессмысленно.

Маша смотрит на Ольгу, не понимая вопроса. На другой стороне огромной, годов, наверное, двадцатых, двуспальной кровати Ира беспокойно вздыхает и поворачивается к светящейся в темноте занавеске.

Маша уходит обратно в свою комнату. Скрипит дверь. Маша останавливается, понимая, что Ули тоже бормочет во сне.

--------------------------------------------------------------------------------------------------- 

Радио Эх, Виктория Балон, Кирилл Щербицкий, 1999 г.

Отрывки из этого текста прозвучали в феврале 1999 года на Радио Свобода в передаче “Поверх барьеров”.

* Возможности сделать мир лучше (нем.)

** Asyl ('Азиль') ) (нем.) – убежище, то же, что англ. Refuge. Подавших на Азиль называют в Германии азилянтами.

*** «Кто разжигает вражду к иностранцам ?» (нем.)

**** «А то мы опоздаем ? Куда ?» (нем.)

***** «Ещё двадцать страниц, только двадцать» (нем.)