Кирилл Щербицкий.

I.

На лестнице перед наглухо запертой дверью "Контрабанда-пресс" я проторчал часа два. В окне, за беспорядочной зеленью дворика и парой многоугольных крыш был виден бульвар Клемпта, про который я никогда не мог понять, почему это, собственно, бульвар. Ему следовало бы быть четырёхполосной автострадой где-нибудь подальше, где над крышами как раз вставших в окончательную пробку грузовиков угадывались под солнцем колонны и флаги нового мемориала Независимости.

Я как раз пережидал затянувшуюся паузу, когда голос в трубке вдруг оживился. Слушай, Константин и Кристина вернулись и как раз сидят здесь, и ты мог бы остановиться у них на пару дней... Да, они оба говорят по-английски, и вы кажется встречались в прошлый раз, когда готовили совместный номер по литературе Побережья...

...Лунный свет лежал квадратами под окном, а свозь открытую дверь террасы, которая была одновременно крышей нижнего этажа, доносились клаксоны, отчётливые, несмотря на расстояние, отрывистые возгласы, музыка, иногда - шум шагов на улице внизу. Проворочавшись без сна до без десяти трех, я оделся и пошел на террасу. Абсолютно тёплая ночь. Отчётливого ветра не было, но можно было проследить движение воздуха по подрагиванию огней здесь и там над холмами, вплоть до маяка, за которым не было уже ни единого проблеска, ни одной искры.

Из соседней комнаты вышли мои хозяева, оба замотанные во что-то белое. Константин держал плетёную бутылку и стаканы.

Кристина закуталась в свой балахон. Они сидели взявшись за руки. Откуда-то снизу наползал холодок, огни на холмах дрожали, то приближаясь, то отдаляясь. Мы говорили дальше о Лиссе, о том, кто приезжал сюда в разное время, потом о местных классиках.

Я перевёл взгляд с него на Кристину и обратно.

начал он тихо, -

Он немного подчёркивал шипящие, особенно ближе к концу строфы.

Кристина покачивалась в такт.

На что всё это похоже ?

Здесь есть что-то арабское, правда ? - Он улыбался. - Мы были под маврами. Отсюда евнухи и музыка...

Я молчал, стараясь не замечать, что, кажется, падаю головой вниз с террасы. Что вообще значит симпатия? Повод писать открытки ? Влюбиться в Кристину ? Хлопать всех дружески по плечу, чувствуя себя идиотом ?

Я положил руку на подлокотник их кресла, так и не придумав, чем заполнить секундную паузу, потому что она уже прошла, и рука Кристины легла на мою, и Константин наклонился вперёд, чтобы завершить построенную таким образом на подлокотнике пирамиду. Мы замерли.

Мы переглянулись, ища среди нас того, кто первым уберёт руку, как бы спрашивая друг друга, и качая головой в ответ, нет, причём здесь я, это Леопольд Фрассиу сказал, и наверное в сходном положении.

Я тяжёло вздохнул и кивнул в ответ. Не сговариваясь, мы встали, и в ту же секунду внизу заорала кошка. Мы почему-то рассмеялись и не могли остановиться минут пять. Наши голоса были, возможно, единственным звуком на Форенаж. Луна почти зашла.

Кристина растянулась на скамейке, положив голову мне на колени и перекинув ноги через Константина. Мы не возражали. Константин рассказывал о Лисской регате и автогонках, потом мы замолчали и снова рассматривали яхты.

По причалу медленно прыгало несколько чаек. Константин замолчал, что-то соображая.

Они вместе влезли в телефонную будку, я ждал их снаружи и стерёг корзину.

Подошёл ещё один трамвай. Константин подхватил корзинку и прыгнул в него прежде, чем я смог осознать, что мы с Кристиной остаёмся одни.

Мы оказались на маленькой площади с пересохшим фонтаном и сели на камни в тени облупившегося, с заколоченными ставнями дома. Было пусто, только от солнца к нам в тень по одному переходили голуби.

Она сбросила туфли и сидела, обхватив руками колени.

Мы петляли дальше по каким-то застроенным конторами переулкам. Потом вышли на другую площадь, где прямо посередине стояла на постаменте высокая круглая колонна.

Мы подошли. Снизу всё было в граффити, не похоже, чтобы римский памятник хотя бы кем-то охранялся.

Я помедлил. Над нами уходила вверх колонна, покрытая по спирали следами отбитых барельефов.

Помедлив, я первый спрыгнул вниз и снял Кристину с парапета. Мы замерли, обнявшись, перед извивающимися граффити, на мостовой, изпесщрённой окурками и голубиным помётом.

Мы действительно опоздали. Константин стоял, прислонившись к капоту и глядя с интересом, как мы подходим.

Машина оказалась высоким старым джипом типа Кросс-Сахара с преувеличенными шинами и почему-то салатного цвета. Я сел сзади, потеснив лежащий там барабан и пару ботинок. Оказалось, что нам нужно заехать домой, взять пару одеял и ещё какие-то вещи. Кристина пошла наверх, мы с Константином остались ждать в машине. Константин курил, положив ноги поверх спидометра, я вытянулся поперёк заднего сиденья.

Кристина в шортах и жёлтом купальнике открыла переднюю дверцу.

Константин резко взял с места, мы снова прокрутились вокруг Метерон и, поднявшись на эстакаду, понеслись на уровне крыш в сторону побережья. Константин надел тёмные очки: прямо перед нами над шестиполосной дорогой висело солнце. Я вдруг почувствовал озноб и понял, что здорово обгорел за сегодня. Из-за высоких, с подголовниками, сидений я почти не видел моих спутников. Я вспомнил, как поцеловал Кристину, и почему-то только сейчас впервые осознал происшедшее. Я попытался понять, что из этого следует, из этого неожи-данного её приближения, со всей суммой непредсказуемых реакций, привычек и непривычек, с запахом волос и родинкой на ухе, и подумал, что вряд ли смогу пойти с ней дальше. К тому же Константин... О Господи Ты Боже Ты Мой, я правда ничего не понимаю. "Лето почти прошло," - отозвалось в машине, - "Лето почти прошло... Где мы будем, когда пройдёт лето ?..."

Почему я совершенно не могу понять выражения её глаз ? И все латинки таковы, та-та, та-та, та-та, увы. Мы съехали с автострады и теперь гнали по узкому, прямому и совершенно пустому ответвлению. Начинало смеркаться.

Десять минут превратились в двадцать, потом в тридцать. Мы петляли среди мелких городков, состоящих почти всегда из одной улицы: кафе, сувенирные лавки, прокат ласт и надувных лодок. Играла музыка в ресторанах, народ бродил вдоль и поперёк, наш джип был слишком велик, чтобы протискиваться в хаосе вкривь и вкось припаркованных машин, выставленных наружу меню, кадок с магнолией. Константин лавировал, сжав зубы. Потом мы петляли уже в абсолютной темноте. Пару раз Константин останавливался, выключал фары, но трогался снова. Наконец он заглушил мотор.

Он открыл дверь и свесил ноги, закуривая. Кристина обошла джип и обняла его. Я вглядывался в темноту, но не мог ничего различить, кроме шума моря откуда-то снизу.

- Осторожно с ней ! Там дальше круто вниз. - Кристина кинула мне фонарь и первая исчезла в темноте.

Боги, боги, кой чёрт понёс меня на эти галеры ? Прыгать на камни с фонарём в одной руке и с корзиной в другой, вырывая из мрака то, слишком поздно, ряды колючек, то, слишком рано, следующий проход между глыбами, до которого ещё нужно добраться и не сломать себе шею. Когстантин и Кристина исчезли впереди, снова появились, снова исчезли. Я чуть было не высыпал в расщелину всё, что нёс, и остановился. Тишина. Откуда-то снизу вдруг донесся хохот и плеск, совсем рядом грянула цикада. "Га-а-а-рве-е-ей," - услышал я голос Кристины, - "Али ош ламим, осторожно на тёмной дороге..." Боже, что за бред !.. Ворох обещаний, берег сирен ! Если я не переломаю здесь ноги...

"Руш ма лини соли ма..." - долетел до меня обрывок фразы, и тень скрылась за камнем. Оттуда донёсся взрыв хохота. Я стиснул зубы и двинулся дальше. Только сейчас, без света, я понял, что над морем стоит луна, и по освещённым площадкам можно идти без труда, огибая, впрочем, острые, абсолютно чёрные полосы тени. Так или иначе, я протиснулся почти вертикально вниз в какую-то расщелину и вышел на пляж.

Константин и Кристина, абсолютно мокрые, стояли по колено в воде и махали мне. Я разбежался и прыгнул в море. Вода оказалась почти горячая. Вынырнув метров через десять, я увидел, что недалеко барахтается ещё несколько саламандр, а Константин уже плывёт баттерфляем впереди, рассекая лунную дорожку, как колесница Нерея.

Кристина догнала меня.

Мы поплыли вперёд, и, честно говоря, мне пришлось постараться, чтобы догнать Константина. Кристина двигалась без усилий, и, когда она выныривала, с её головы срывались серебристо-зелёные капли. У рифа мы оказались одновременно, и я бы врезался в него, если бы не предостерегающий крик Константина. Они вылезли первыми и подали мне руки. Я осторожно выпрямился и огляделся.

Мы стояли посередине моря. Над нами висела луна, освещая берег, как прожектор. На воде лежали отчётливые длинные тени. Какой класс ! - Константин замотал головой, окатывая нас брызгами. Некоторое время мы балансировали, держась друг за друга. Потом я предложил нырять. Прыгаем вместе, на счёт три, - сказал Константин. Раз, два... Мы разжали руки, понимая, что долго не простоим. Выплыв снова из тени под рифом, я подумал, что счастливее могут быть только духи местности, и то лишь потому, что они возвращаются на Тарив каждую ночь, не зная, что может быть иначе.

Когда мы выбрались на берег, луна скрылась. В двух-трёх местах на пляже горели огни, кто-то пел под гитару. Мы выкопали в песке углубление для свечи, чтобы её не задувало ветром. Константин полулежал, облокотившись и рассеянно смотрел на скользящие по песку тени. Кристина сидела рядом с ним, скрестив ноги, и гладила его волосы.

Он оглядел пляж справа и слева.

Кристина дёрнула его за волосы, и я испугался, что они упадут прямо на свечу. Я молча смотрел на них, и мне казалось, что я знаю их уже целую вечность, и что целую вечность мы будем сидеть здесь, и точно так же будет бродить в скалах луна, и плескать тихо море, и съезжать крыша. Потом я оставил их целоваться дальше и пошёл кидать в воду камешки.

Где-то слева пели, вода грела ноги, и луна, зайдя за тучу, подсвечивала её изнутри, затавляя напоминать дракона, неторопливо спускающегося на берег. Сзади раздался плеск, это была Кристина.

Она прижалась ко мне, сильно целуя меня в шею, я обнял её. Мы скользили в уходящем куда-то под водой песке, прекрасно высвечиваясь со всех сторон, и я позволил себе не выпускать её руку, когда мы наконец вернулись к нашей свече.

Молчание. Кристина сказала Константину что-то на ухо, я слышал шёпот, но не понимал. Он потащил из пачки сигарету.

Я огляделся. Несколько костров справа и слева уже превратились в груды спальных мешков. Я застегнул сандалии и пошёл вслед за Кристиной.

...Расщелина была действительно не та. Она очень быстро сужалась, и скоро я обнаружил, что стою в тупике между камнями. Кристины нигде не было. Я повернулся и пошел к выходу, спотыкаясь о какие-то сучья, видимо, здесь держали ветки для костра. Я уже хотел выйти обратно на пляж, когда услышал своё имя откуда-то сверху. Кристина сидела на камне в метре над моей головой.

...Расщелина была узкой и скоро кончилась. Я стоял в тупике, не представляя себе, что я теперь буду делать. Сзади вдруг захрустели сучья - видимо здесь держали ветки для костра.

Кажется, я сам сдвинул в сторону плавки, и мы встретились. Я поднял глаза к залитому луной небу, пытаясь представить на его фоне протянувшийся поперёк расщелины силуэт Кристины, навстречу которой, снизу вверх, я сейчас кажется тянулся. Луна заливала расщелину, стекая по плечам Константина и пытаясь заполнить расстояние между нами до той точки, где его больше не оставалось. Я сжал его жёсткие от моря волосы, уходя с каждым разом всё дальше, и удерживать всё это мы были больше не в состоянии.

...Расщелина скоро кончилась, и я упёрся в тупик. Цепляясь за сучья - здесь кажется держали ветки для костра, - я попытался вскарабкаться по камням вверх. Луна снова заливала небо. На его фоне, метрах в двух над моей головой, стоял, вывалив брюхо, какой-то тип с банкой пива в руке. Я вздрогнул и остановился, перебирая подходящие к случаю реплики. - Я выйду так к дороге ? - наконец крикнул я, подтягиваясь. Он не ответил, но отхлебнул из банки. С трудом балансируя, я выполз на площадку и опёрся ладонью о его брюхо. Оно было холодное. Чего только не делает выветривание, подумал я. Скала, на которой я распластался, закруглялась, и если бы не рука с банкой, оказавшаяся корнем росшей ещё выше сосны, я бы скатился обратно. Тарив уходил вправо за мыс, снова полностью залитый своим лимонно-жёлтым светом. Я стиснул зубы и полез вверх. Несколько камней с хрустом обрушилось на сучья внизу. Наконец я обхватил ствол сосны, скалы вокруг отчаянно белели, как будто были больше не в состоянии удерживать при себе свои тени. Внезапно я услышал шум мотора, видимо, дорога была где-то рядом.

Молчание. Я рванул зацепившуюся за что-то рубашку и вышел из кустов. Прямо посредине дороги, сверкая в свете луны, стоял джип. За ветровым стеклом мерцал огонёк сигареты.

Я проснулся от солнца, которое наискосок пересекало ветровое стекло. Прямо за стеклом сидела птица. Я постепенно начинал ощущать своё тело, но не мог ещё точно определить, где оно начиналось и кончались предметы, в него упиравшиеся. Стык сидений джипа. Что-то под затылком, кажется прикрытые краем одеяла ботинки. Подлокотник, как и следует, под локтем. Я вспомнил курортные городки, по которым мы петляли. Сверху одеяло, между ним и мной - чья-то ладонь. Я вспомнил Тариф и хотел осторожно повернуть голову, но сразу оставил эту попытку. Кристина лежала у меня на плече, Константин обнимал её. Птица, наклонив на бок голову, заглядывала в джип.

Я закрыл глаза.

Меня охватило ощущение, которого я ждал периодически, но которое если и посещало меня, то с нерегулярностью и непредсказуемостью, никак, казалось бы, не связанной с этим ожиданием, скорее в противофазе. Это было чувством абсолютной ценности происходящего. Не предчувствие и не поиск, но именно то, ради чего следует бродить среди незнакомых улиц или читать, запоминая, имена кораблей, выходящих мимо маяка в открытое вечернее море.

Я понятия не имел, сколько мы спали.

Да, всё, что я любил, было, по-существу, знаками, указывающими на то, что было сейчас, и моя удача никак не следовала из внимания, которое я уделял этим знакам.

Кристина ткнулась сбоку губами мне в плечо, это не был поцелуй, просто прикосновение.

Неужели это я, ходивший в сорок девятую школу, переписавший столько страниц в библиотечных залах за огромной статуей старого Жама, неужели это я лежу здесь между Таривом и Лиссом, между Кристиной и дверцей, абсолютно не чувствуя никакого напряжения, как человек, вдруг научившийся плавать ?

Кажется, скоро они проснуться.

Я вспоминал лунный блеск Тарива и старую Метерон, этот неразборчивый почерк обеща-ния от кофейника на Стратимару до химер святой Бригиты, и всё остальное, и думал, что всё старинное, созданное и забытое напоминает дверь без ключа, многие дни и места, ещё без ключа, который просто валяется сейчас где-то под сиденьями, в ворохе вещей вперемешку с песком, ещё пахнущим морем.

Птица, склонив набок голову, заглядывала в джип.

"Я спешу, я спешу," - услышал я вдруг, - "теперь ты знаешь, почему это так, теперь ты знаешь... Доброе утро, Гарвей."